Немецкий тыл, предрассветный час,
Мы должны наступать.
И командир огласил приказ:
"Все документы сдать"
Сдать фотографии и ордена,
Забыть свои имена.
Вернемся, все возвратит старшина,
Не вернемся - ну что ж, война.
Нам смерти в глаза не впервой смотреть,
Разведка привыкла к ней,
Но безымянным умереть - это всего трудней.
Но фото матери или жены,
Так дороги и нужны,
С ними и пули не так страшны, мины не так страшны.
Нарушил приказ мой дружок Иван.
И, втайне от старшины,
В нагрудный карман, как талисман,
Спрятал фото жены.
На обороте снимка того два слова:
"Люблю и жду".
Он свято верил в силу его,
Верил в свою звезду.
Над линией фронта, как угли в золе,
Мерцали звезды во мгле.
Тихо ступая, друг другу в след,
По ничейной мы шли земле.
Как сизый дым, наплывал туман,
И выстрел ударил вдруг…
И молча упал мой друг Иван, мой закадычный друг.
Руки раскинул в степной траве,
Траву обагрила кровь.
И в эту минуту, в ночной Москве,
Проснулась его любовь.
А в доме мертвая тишина.
И вскрикнула вдруг жена,
Схватилась рукой за грудь она,
Как пулею сражена.
Отгромыхал мимолетный бой,
И мы отошли назад.
И тело дружка унесли с собой,
Доставили в медсанбат.
Но покачал головою врач,
Ему уже не помочь.
Где-то в Москве безутешный плач
Глухая слушает ночь.
Кровь запеклась на груди бойца и на снимке жены.
О как прекрасны черты лица,
Как губы ее нежны.
С милым прищуром лукавых глаз,
Смотрела она на нас.
О том, что нарушил Иван приказ, не думали мы сейчас.
Каждый вспоминал свою жену,
Верил в свою звезду.
Каждый пронес через всю войну два слова:
Люблю и жду.
Люблю и жду.